28 марта 2024, четверг, 14:24
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Коррупция, гражданское общество и Россия сущностей

Мы публикуем резюме регулярного вторничного "Открытого семинара "Полит.ру", созданного для обсуждения позиции и содержания нашего экспертного круга и сообщества. Открытый семинар 16 мая был занят критикой понятия “гражданского общества” в применении к России. В начало обсуждения была положена статья Симона Кордонского “Государство, гражданское общество и коррупция”. Участники обсуждения (кроме собственно "Полит.ру") – историк и социолог (Европейский университет в Санкт-Петербурге) Даниил Александров, член Совета по науке, технологиям и образованию при Президенте РФ, социолог Симон Кордонский, директор Института национальной модели экономики Виталий Найшуль, Директор Центра развития малых и средних предприятий АНХ при Правительстве Российской Федерации, научный руководитель Института социально-экономического анализа и развития предпринимательства (ИСАРП) Вячеслав Широнин, писатель Михаил Арсенин, директор центра стратегических исследований Приволжского федерального круга Сергей Градировский, депутат Государственной Думы Евгений Иванов, главный редактор “Отечественных записок” Татьяна Малкина.

Россия как преступная сеть

Генеральный прокурор Владимир Устинов недавно завил буквально следующее: “Какую сферу жизни ни возьми, везде у нас организованные преступные формирования”.

Можно сказать, что и “коррупции” в России не существует в том же смысле, что и “гражданского общества”, – ведь чтобы государство можно было коррумпировать, оно должно функционировать как нормативно работающая система. Для описания проблемы необходим не только синхронический, но и диахронический подход, так как система, обозначенная как “коррупция”, – это не диковинка, а воспроизводящиеся явления российской жизни. Употребление в статье Симона Кордонского слова “коррупция” – скорее похоже на провокацию, предложение взглянуть на все другими глазами.

Место действия – Палермо, время действия – 1946 год. Любознательный ученый-американец спрашивает у местного криминального авторитета: “Так что такое сицилийская мафия?” На что тот ему отвечает: “Нет никакой мафии, это все вы, американцы, придумали. Просто я помогаю своим друзьям, а мои друзья помогают мне”.

Традиционное политологическое разделение на государство, гражданское общество и семью в России не работает. Традиционные инструменты анализа, которые экспортированы, не отражают российскую реальность. Вопрос заключается в том, как эту систему неформальных отношений инструментально ухватить. Причем это вопрос не только абстрактных понятий, но и конкретной политики. Есть проблема и с ученым, которые описывает “мафию”, и с генпрокурором, который видит страну как совокупность сообществ преступников. Эти проблемы разные, но связанные.

Россия сущностей

Виталий Найшуль в шутку описывает проблему политической и обществоведческой неопределенности термина “гражданское общество” через критерий обыденной культуры: в России как-то глупо поднимать тост “За гражданское общество!”. Симон Кордонский идет через описание функционального аналога в России этого ключевого термина современной западной политологии. Он говорит о “коррупции” как о сфере функционирования “гражданского общества” в России.

Более строго, видимо, следует говорить о неформальных отношениях вообще. Здесь уместно вспомнить Василия Розанова, который говорил, что есть Россия сущностей и есть Россия видимостей. Россия видимостей относится к формальному устройству государства, Россия сущностей – к тем способам, которыми достигается реальное решение проблем. Важный акцент: не только граждане в России адаптируются к жизни в стране посредством неформальных способов, но и сама работа государства происходит точно так же.

Попытка связать гражданское общество с той невидимой сетью, которая пронизывает все наше общество, с “Россией сущностей”, – очень выигрышна. Однако употребление термина “коррупция” в этом качестве кажется неудачным, так как он предполагает “разложение”. Здесь возникает вопрос поиска языка, адекватного слова для обозначения существующей системы. Социологического описания недостаточно.

Функциональное понятие

Самые ужасные проблемы – в политическом языке, как у генпрокурора. А проблемы в научном обороте с понятием “гражданское общество” или “коррупция” – обычные для абстракций такого уровня.

Теоретические понятия вообще разрушают социальную реальность. Основной массив данных всегда теряется, когда к нему применяют слишком жесткую теоретическую базу. Проблемы, которые у нас возникают с термином “гражданское общество”, возникали всегда с самыми разными понятиями: например, долгое время считалось, что термин “общество” – это какая-то глупость. В середине XIX века крупные специалисты в Германии спорили о том, существует ли вообще общество или это плод фантазии французских теоретиков и Гегеля, а на самом деле существуют только семья и государство, и этих понятий достаточно для описания немецкой реальности. В принципе, понятия “общество” и “государство” также неопределенные.

Примечательно, что региональные социологи выяснили, каким образом в реальной жизни людей отражается понятие “государство”. В речи местных бизнесменов это слово употребляется применительно к тем случаям, когда они не могут купить чиновников. Если они могут их купить на районном уровне, то “государство” – это городская администрация, если на этом уровне тоже все куплено, то “государство” – это федеральная власть, Москва. Но подобная неопределенность не означает, что исследователь должен отказаться от употребления термина “государство”.

Сфера реализации интересов людей коллективным образом, автономно от государства, не должна описываться словом “коррупция”. Гражданское общество относится к той сфере, где происходит координация усилий. То есть если мы не просто “отмазываем” от армии каждый своего ребенка, а объединяемся в группы людей, решающих эту проблему.

Что касается заимствованного понятийного аппарата, то эта терминология немецкую и американскую жизнь тоже не отражает, как любое теоретическое понятие. Всегда, чтобы понять, что стоит за тем или иным термином, необходимо “спуститься” на уровень той эмпирики, которая вдохновила человека на теоретический “взлет”.

Мы сейчас ищем гражданское общество усилиями международных организаций “под фонарем”. Например, мы ищем зарегистрированные формальные некоммерческие организации. А у нас основные механизмы находятся вне сферы легального описания. И так же было при Гегеле и Токвиле, которые писали о “гражданском обществе”. Наличие юридического лица – критерий несущественный. В свое время исследовали некоммерческие организации: некоторые из них являются ответвлением государственных структур и служат для того, чтобы “прокачивать” деньги, некоторые относятся к международным организациям, какие-то организованы локально. Люди хорошо это различают, не судят по формальным критериям.

Важно существование групп людей, которые совместно, координируя усилия, решает свои проблемы. Возможно, у нас не хватает механизмов низовой координации, и это серьезная проблема российского общества, а не только проблема понятия “гражданское общество”.

Городская община и гражданское общество

В трудах Гегеля термин “гражданское общество” звучал как “bourgerliche Gesellschaft”, то есть в значении пространства согласования более или менее частных интересов, потому что не было никаких общественных институтов. В понимании Гегеля, действительно, коррупция – это и есть наше гражданское общество.

Но, по крайне мере, в левой традиции “гражданское общество” имеет еще и философско-идеологический смысл. Антонио Грамши вводит понятие, которое на язык Гегеля можно было бы перевести как “zivil Gesellschaft”, то есть согласование именно общественных, а не частных интересов. У Грамши есть много рассуждений о России, о том, возможно ли гражданское общество здесь. Он говорит о Первой мировой войне: в Западной Европе шли позиционные бои и все стороны могли продвинуться лишь на 100 метров вперед или назад, и на этом военные успехи заканчивались, в России была обратная ситуация – Буденный, кавалерийская атака, можно проскакать пол-России, где белые, где красные – непонятно. Власть в стране захватил тот, кто успел, и ни с кем это согласовывать не надо, можно навязывать обществу свою повестку дня, какой бы радикальной она ни была.

В Европе ситуация иная, и это хорошо видно по последним событиям в Италии. Какие бы политические силы ни находились у власти, к каким бы партиям они ни принадлежали, они не в силах изменить траекторию развития страны, гегемония общественных взглядов сильнее. В России же от фигур, приходящих к власти, зависит все – может быть очень резкий поворот.

Два “гражданских общества”: различение

Если все же двигаться функционально, то следует описывать “гражданское общество” как бюргерское общество, то есть городское, мещанское. Механика – в ненасильственном согласовании интересов, координации. Здесь следует различать общества гражданское и политическое. В России есть хороший конфликтный пример – Комитет солдатских матерей. И в том случае, когда государство “покупает” гражданское общество, и в случае борьбы с правительством мы имеем дело с “политическим” обществом.

Ситуация с комитетами солдатских матерей в том, что в регионах они совершенно не заинтересованы в политических действиях, остаются внутри гражданской сферы.

И это какая-то грандиозная ошибка в установке: гражданское общество по определению не должно превращаться в политическую партию. Оно должно координироваться с правительством, что-то согласовывать, но не бороться с ним. При этом, конечно, правительство часто вынуждено согласовывать свои решения с обществами. Но так происходит потому, что это государству приходится считаться с тем, что существует система отношений, а не сами люди переводят свой протест на политический уровень.

Английская и французская традиция и современное недоразумение

Исторически, согласно Даниилу Александрову, сложились две яркие традиции понимания гражданского общества, идущие от Локка и от Монтескье и обозначаемые в политологии соответственно “Л” и “М”. Английская концепция – что гражданское общество совершенно независимо от государства, им все равно, что там делает правительство, парламент для того и создан, чтобы все решать, но это не мешает обществу жить своей самостоятельной жизнью. Другая концепция идет из Франции: гражданское общество – это система самоорганизованных людей, существующая для того, чтобы транслировать интересы государству. Первая традиция относится к Англии – то есть к стране, где свободы отвоевали еще во времена Хартии вольностей (XIII век) и до такой степени, что государство живет своей жизнью, а общество – своей; во Франции же государство гораздо сильнее.

Что касается Германии, где гражданское бюргерское общество быстро принялось, то там государство довольно быстро провело границу между политикой и обществом, был “подписан” общественный договор, окончательно оформившийся при подавлении революции 1848 года: люди могут заниматься любыми своими проблемами, но не должны вмешиваться в государственную политику.

Проведение такой границы может способствовать развитию гражданского общества.

Наше современное понимание гражданского общества, пришедшее с Запада, связано с тем коротким историческим периодом, когда европейские, а затем американское правительства решили, что чем выполнять социальные обязательства самим, организуя некие службы, проще отдать выполнение некоторых функций самоорганизованным сообществам. Так появилось финансирование гражданского общества. Эта передача функций обеспечила появление того гражданского общества, которое мы видим сейчас в Америке, Германии и т.д.

У нас это тоже происходит: в некоторых регионах, например, местные администрации поняли, что проще передать функции по организации детских лагерей экологическим организациям, потому что они меньше разворуют и интереснее сделают. В этих регионах наблюдается сотрудничество между гражданским обществом и администрацией. В других регионах, где еще не начали договариваться, – полный антагонизм.

Независимо от того, какую традицию употребления термина мы примем, главной остается идея автономности по отношению к государству. Потому что если все усилия гражданского общества направлены на то, чтобы транслировать сигналы в политическую сферу, то тогда нет субъектов, с которыми можно договариваться, которым можно передавать функции, потому что в этом случае все оказывается огосударствлено.

Американские исследователи сейчас пишут о том, что в США произошло полное огосударствление гражданского общества, потому что все его институты финансируются федеральным или региональными бюджетами.

Мощность “неполитического” общества

Политики всегда вынуждены считаться с социальной реальностью. Можно обратиться, например, к статье “Кабак как выражение гражданского общества в России XIX века”. Там есть очень яркий пример: министр внутренних дел пореформенной России П.А. Валуев может справиться с политическими кружками, но вынужден считаться с деревенским обществом, которое собирается в кабаках и обсуждает власть. Единственное, что он может сделать, – это начать в кабаках бесплатное распространение государственных газет. Вот что такое гражданское общество, которое оказывает реальное политическое воздействие, потому что без мнения этой непонятно организованной системы никакая реальная политика не будет работать, она останется пустой и бесцельной.

Но пример можно интерпретировать и по-другому: докуда силовой аппарат достает, чтобы добить, – это политические организации, докуда не добивает, а вынужден применять косвенные методы воздействия – это элементы гражданского общества, большая глубина общественной жизни. Гражданское общество в этом понимании настолько автономно, что регулярных управленческих ресурсов не хватит, чтобы с ним справиться.

Война, в которой нельзя выиграть

И сейчас в поселках и волостях, в кабаках или в банях собираются люди для самостоятельного решения своих проблем без помощи правительства региона. В эти группы входят представители мелкого бизнеса, директор местной школы, главврач больницы, если она там есть. Эта система у нас очень живая. Например, они собираются, чтобы решить проблемы бедных в своем регионе и для этого формируют бюджет. Тут же получается “организованная преступная группировка”, с точки зрения государства.

Этот аспект обычно выпадает из обсуждения, но представляется самым важным для описания нашей системы: любая форма самоорганизации воспринимается государством как направленная против его интересов. Последние несколько десятков лет шла направленная ликвидация форм гражданского общества, поэтому гражданская активность у нас раздробленная. Коррупция и выродилось в выстраивание отношений с вышестоящим органом один на один, потому что все формы самоорганизации слишком опасны.

Как это было раньше: приходит в общежитие стукач, приносит книжки, их начинают читать и обсуждать. Потом арестовывают всех, кто читал эти книжки, и говорят о “диссидентской группировке”. Эта методика возникла еще до революции и транслируется до сих пор.

Административная система не различает политическую опасность и гражданскую активность, поэтому ведет тотальную войну, в которой она не может выиграть, так как другая сторона – это “Россия сущностей”.

Политика “закрытых глаз”

Интересно, что в трудные для себя минуты российское государство допускает в том числе и “коррупционные” договоренности, не применяя при этом санкций. Так, при удачном правительстве Евгения Примакова, которого и либералы хвалят за сокращение доли госрасходов в бюджете, была подписана огромная масса документов, озаглавленных “Временный порядок погашения задолженностей по платежам в федеральный бюджет в увязке…” – дальше следует формула, отражающая конкретный случай: с выполнением программы таких-то работ, таких-то услуг и т.п. Это означало только то, что должник федеральному бюджету сам договаривался с подрядчиком, который строит федеральный объект (к примеру, мост).

Спуск исполнения бюджета на договоренности двух хозяйствующих субъектов дал позитивный эффект. Это не была либеральная политика в смысле экономического либерализма, но это была политика “закрывания глаз”. Хотя пример и не имеет прямого отношения к “гражданскому обществу”, но имеет отношение к сущностной жизни и показывает, что даже у нашей административной системы может возникать понимание необходимости легализовывать неформальные схемы.

Политическое и гражданское общество и российская социальная реальность

Часто говорят о сильном в гражданском обществе в Перми. Там выстроена искусная линия - “лучшие люди”, общество участвует своим мнением в принятии многих решений, но власть знает, что не столкнется здесь с неожиданной политической оппозицией, и поэтому спокойна. Примечательно, что по негласным правилам представителям этого “гражданского общества” запрещается ездить в бани, на дачи и т.д., т.е. сговариваться с чиновниками персонально. Такое явление мы можем обозначить как “гражданское общество-1”, или политическое общество, которое косвенным образом инициирует политические решения, потому что государство к нему всегда прислушивается.

И есть, кроме этого, “гражданское общество-2”, собственно “гражданское общество”, условно говоря, люди, занимающиеся защитой зеленых насаждений, опекой над бедными и т.д. Им-то и не нужно вмешиваться в политические решения – они сами делают свою работу, а общаются с чиновниками по делу, а подчас избавляют чиновников от части их работы.

Таким образом, в российской действительности следует разделять политическое общество, на котором может вырасти необходимая для государственного управления система сдержек и противовесов, и гражданское общество, на котором может вырасти система неадминистративного решения отдельных проблем.

Концептуальная ошибка общественников

Множество правозащитных организаций в свое время требовали, чтобы государство обеспечило всем заключенным по 6 квадратных метров площади, в соответствии с международными стандартами. Это требование высоко и гуманно. Но мы же понимаем, что у нас и на свободе люди не везде обеспечены этими шестью метрами жилой площади. В итоге, как писал Валерий Абрамкин, ситуация после подписания международных хартий только ухудшилась: условия содержания стали хуже, так как перестали использовать помещения, в которых людей формально держать нельзя.

Думается, надо различать задачу балансирования государства (“путаться под ногами у власти”) и задачу обустраивания пионерских лагерей и помощи арестантам, потому что приемы нужны разные.

Возникает вопрос: есть ли точка, где надо заниматься и тем, и другим одновременно? В обсуждении были разные точки, но скорее больше аргументов за то, что ее нет. Более того, те, кто начинает совмещать эти две модели поведения, только ухудшают свой имидж как “гражданского общества”, занимающегося конкретными полезными делами. Если люди, которые занимались “кройкой и шитьем”, потом уходят в политику и начинают выбираться в Госдуму, то это уже вызывает напряжение и по поводу “кройки и шитья”.

Есть еще функциональная причина, почему надо держаться разделения на политическое и гражданское общества. Потому что “двойником” общества является административная система, а не какая-то абстракция, называемая “государство”. Мы уже обсуждали характеристики этой системы: она очень адаптивна, она несет ответственность за все, что происходит в стране, и действует соответственно. Естественно, по отношению к организациям, которые вмешиваются в этот процесс, у нее возникает вопрос – конструктивно они это делают или нет, решают ли они проблемы или создают вместо этого новые.

Политическое общество и автомат Калашникова

Вспоминается история о том, как один из присутствующих на семинаре рассказывал другому об одном социологическом исследовании сел в Карелии: там живут охотники и рыболовы, и у них на удивление царят мир и согласие – такое прекрасное гражданское общество. “А стволы у них там есть?” - спросил второй. “Конечно, у каждого”.

В США до сих пор действуют правила дорожного движения, являющиеся абсолютным атавизмом, основанные на том, что 200 лет назад была опасность, что если ты их нарушишь, обиженный тобой гражданин может выхватить свой кольт. Та жесткая норма осталась в общественном сознании и в установлениях до сих пор.

Если говорить о политическом обществе, то есть о том, которое создает баланс и сдержки административной системе, само участвует в управлении и политическом согласовании, то есть жесткая гипотеза Виталия Найшуля о том, что оно возможно, только если значительная часть населения будет имеет оружие (в российской коллективистской реальности – автомат Калашникова).

Общее утверждение может быть в том, что эффективные нормы согласования возникают при достаточно большом количестве групп и граждан, способных без всякого государства постоять за себя. Есть предположение, что таких групп в современной России не очень много, они не вынуждены договариваться, а административные рычаги в большинстве случаев оказываются сильнее. То есть политическое общество должно быть тем или иным образом вооружено.

Данный текст содержит следы полемики, дискуссии, различных реплик, но никакая фраза или тезис в нем не могут быть однозначно соотнесены с кем-то из участников или с мнением редакции, если об этом специально не сказано. Отдельные линии, позиции и оппозиции, возможно, найдут отражение в других жанрах и формах нашей работы.

Резюме обсуждений “Открытого семинара “Полит.ру””

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.