Издательство «Новое литературное обозрение» представляет новую книгу Наталии Лебиной «Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности».
Согласно официальной советской статистике, в 1950–1960-х годах в СССР построили 1205,2 миллиона квадратных метров жилья: за этот период в стране образовался новый территориально-социальный организм. Книга Наталии Лебиной посвящена построенным в эти годы домам — знаменитым «хрущевкам», существующим и поныне. Рассматривая это жилье как особое культурно-бытовое пространство эпохи оттепели, автор изучает внешний облик этих зданий, формы их внутреннего устройства, предметное насыщение нового жилого пространства и показывает, как изменилась жизнь советского человека в контексте общемировых тенденций модернизации повседневности. В этом разрезе «хрущевка» предстает как уникальный оттепельный феномен, в котором смешиваются нелепое с созидательным, смешное с оптимистичным и «советское» с «несоветским». Наталия Лебина — доктор исторических наук, исследовательница советской повседневности, автор вышедших в «НЛО» книг «Пассажиры колбасного поезда», «Советская повседневность: нормы и аномалии», «Мужчина и женщина» и др.
Предлагаем прочитать фрагмент главы, рассказывающей о мебели советских квартир.
Мебель сталинского гламура, действительно, часто украшалась нелепыми деталями. К их числу относились и шары. У нового поколения советских людей такой декор ассоциировался с эстетикой «большого стиля». Петр Вайль и Александр Генис не случайно подчеркивали особую ненависть романтиков 1960-х годов к сталинской мебели, и прежде всего к кровати с шарами. Интересно, что еще в 1947 году о непреднамеренном, но радостном расставании с этим мебельным декором написала Вера Панова в романе «Кружилиха». Старый рабочий заставил дочь и зятя привезти из деревни хорошую кровать с «никелевыми шарами». «Одр» оказался очень тяжелым и слегка ржавым. Молодые с трудом сложили его, предварительно отвернув три «никелевых шара». Один остался на спинке — резьба пришла в полную негодность. По дороге к поезду выяснилось, что с таким громоздким предметом в пассажирский вагон не пустят. Кровати просто оставили на станции, шары с облегчением выбросили уже в городе. Ситуацию можно рассматривать как акт бытового протеста. Панова описала расправу с устаревшей мебелью на 10 лет раньше Виктора Розова, автора знаменитой антимещанской пьесы «В поисках радости» (1957).
Отказ от громоздких предметов в спальне — основа серьезной модификации пространства для сна. Авторы «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» обращали внимание на новый, «утилитарный, а не декоративный» характер мебели: «Формы и отделка ее должны быть простыми, облегчающими содержание ее в чистоте. Ножки мебели должны быть достаточно высокими, чтобы легко убирать пыль из-под мебели. Матрацы в кроватях должны легко сниматься и переноситься»! И это, безусловно, новый подход к предметному наполнению спальни. Но значимость именно кровати как мебельного атрибута отдыха и любви пока оставалась незыблемой. В назидательном тоне в книге подчеркивалось: «Кровать, в отличие от дивана, предназначается только для сна». В общем, всё в духе песика Фафика: «Четвероногий друг человека? Кровать!» В 1959 году в первом издании энциклопедии домашнего хозяйства ни о тахте, ни о диване-кровати как спальных местах речь еще не шла. Вариабельность мебели, столь почитавшаяся конструктивистами, пока была не в моде.
Но новые дома строились очень быстро, и одновременно менялось отношение к спальному месту. Привычная кровать нередко оценивалась негативно, как элемент бытовой культуры эпохи сталинского «большого стиля». Известный детский писатель Лев Кассиль еще в 1958 году в книге под названием «Дело вкуса» резко осудил «пристрастие людей с неразвитым, плохим вкусом к семейным кроватям, выставленным напоказ». «В комнате и без того не повернешься, — рассуждал литератор, — но кровать занимает самое главное место». Скорее всего, речь шла не об отдельной спальне, а о комнатах в коммуналках. Однако и в новых отдельных квартирах возникала потребность в минимализме оснащения спален, где иногда предусматривалось место и для письменного стола, и для небольшой полки с книгами. В книге «Домоводство», изданной в 1960 году, уже предлагалось «кровать… заменить тахтой, накрытой ковром или какой-нибудь декоративной тканью». Авторы издания советовали одеяла и подушки «убирать на день в тумбочку или скатывать в валик и убирать в чехол из ткани, подходящей к тахте». Постельные принадлежности, убранные таким образом, могли лежать на месте для сна в виде длинного диванного валика.
Привычная кровать как высокий одр с горой подушек и пышной периной, обязательно стоящий у стены, заменялся или постепенно вытеснялся разнообразными видами легко трансформируемой мебели. Ведь отдых предполагал не только сон, но и иные не слишком активные формы досуга — например, возможность поваляться с любимой книжкой или послушать музыку. В отдельной спальне советской «хрущевки» возможно было и это. Так уже жили в послевоенной Европе: герой романа Джона Брейна «Путь наверх», молодой англичанин, пребывает в полном восторге от комнаты, которую он снял в небольшом городке: «Эта комната была, в сущности, первой, которую я мог понастоящему назвать своей… Моя комната у тети Эмили… не шла в счет. И это была, в сущности, только спальня. <…> Здесь же, пройдя… в мою комнату, я вступил в совершенно новый мир… Раскладной диван-кровать, нисколько не напоминающий кровать, вид которой при свете дня всегда так неприятно наводит на мысль о сне или о болезни. Два кресла, туалетный столик, гардероб и письменный стол — вся мебель из светлого полированного дерева. На книжной полке кремового цвета — ваза с анемонами».
Советские проектировщики мебели планировали обставлять таким же образом и «хрущевские» спальни. Пространство в результате могло соединить в себе элементы интимности и современный подход к наполнению локусов приватности.
Эту новую тенденцию в сфере частной жизни советских людей, в первую очередь именно жителей «хрущевок», отметил Александр Андреев в романе «Рассудите нас, люди» (1962). Сетуя на излишнюю миниатюрность новых отдельных квартир — «одна комната шестнадцать метров, вторая — двенадцать», автор все же осознает, что и здесь вполне можно организовать комфортное пространство для интимной жизни: «Вот здесь мы поставим кровать, низкую и широкую-широкую (для этой кровати отводилась почти половина комнаты. — Н. Л.). И здесь же поставим шкаф для платья… А рядом с кроватью — радиоприемник… чтобы можно было включать и выключать его, не вставая с постели».
На рубеже 1950–1960-х появилась мода ставить постель в семейной спальне поперек комнаты. У супругов появлялась возможность подходить к кровати с обеих сторон. Казалось бы, мелочь, но так разрушалась привычка отводить место с краю для женщины. Она по патриархальным обычаям должна была просыпаться первой для приготовления пищи, а также вставать к ребенку. Мужа при этом полагалось не беспокоить. При новой компоновке интерьера спальни оба супруга могли и уделять внимание малышу, и не тревожить партнера. Кстати сказать, присутствие в отдельном месте для сна ребенка дошкольного возраста считалось нормой. В «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» (1959) можно прочесть следующее: «Если в спальне для родителей находится ребенок, то в набор мебели входит детская кровать». В литературном нарративе тоже можно найти свидетельства «детской оккупации» пространства сна и прокреации. В том же романе «Рассудите нас, люди» молодые супруги планировали: «А вот здесь мы поставим маленькую кроватку… А в кроватке — крошечная писклявая девочка с черными кудряшками. На кудряшках голубой бант, как радар». В общем-то в 23-метровой спальне такое вполне реально. Одновременно не стоит забывать, что в трех- и четырехкомнатных квартирах согласно СНиПу 1958 года задумывалась организация двух спален площадью не менее 6 квадратных метров и шириной не уже 1,8 метра каждая. То есть при наличии двух и более детей для них отводилось отдельное от родителей помещение. Жизненность ситуации подтверждает художественная литература.
Наталья Баранская в повести «Неделя как неделя» (1969) сообщает о пространстве существования своей героини следующее: «Условия у меня прекрасные — новая квартира, тридцать шесть метров (это только жилая площадь. — Н. Л.), три комнаты…» Этот метраж, предоставленный молодой интеллигентной паре с двумя детьми, делился на три локуса: «общая комната» и две спальни — детская и супружеская.
Новоиспеченным владельцам отдельных квартир, судя по художественному нарративу, доставляло удовольствие именовать жилые комнаты «спальнями». Этот феномен отметил Иван Шамякин в романе «Атланты и кариатиды»: «Функциональное, как говорят архитекторы, назначение комнат в квартире… было весьма условно, потому что спали, к примеру, во всех трех комнатах, но семья твердо придерживалась названий, которые бытовали в других многокомнатных квартирах: столовая, спальня, детская. "Спальня" одновременно служила хозяину кабинетом и была завалена его проектами».
Однако у новоселов конца 1950-х — начала 1960-х годов и в отдельных спальнях возникали серьезные проблемы. Старая мебель не желала размещаться в малогабаритных пространствах. Кровати отличались громоздкостью и «тяжеловесностью», что талантливо изобразил художник Михаил Черемных в карикатуре «Полуторка с прицепом», размещенной в журнале «Крокодил» за 1959 год. Но пригодной по размерам мебели для заполнения пространств малогабаритных спален выпускали мало.
Крокодил. 1959. № 35. Рисунок М. Черемных
Не следует, конечно, думать, что власть ничего не предпринимала для решения мебельной проблемы. Сначала появились законодательные документы, например постановление Совета министров СССР от 19 марта 1958 года, которое так и называлось «Об увеличении производства мебели для продажи населению в 1958–1960 годах и улучшении ее качества». В 1958 и 1961 годах прошли два Всесоюзных конкурса на лучшие образцы мебели. В 1961 году определяющей стала идея трансформации предметов домашнего интерьера. Проектировщики мебели настойчиво предлагали обставлять спальни диванами-кроватями. Они преобразовывались в постель и с помощью откидной спинки по образцу раскрывающейся книжки, и с использованием выдвижных ящиков, примерно как еврософа.
Вся эта мебель стала знаком хрущевской трансформации семейного быта, а слово «диван-кровать» — неологизмом эпохи десталинизации. Об этом свидетельствуют изыскания лингвистов. Они включили понятие «диван-кровать» в издание «Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 60-х гг.». И это, конечно, фиксация прогресса в организации спального места для малогабаритных локусов отдыха и прокреации. Однако и здесь возникали свои трудности.
Непросто оказалось обставить должным образом домашний быт ребенка: детской мебели явно не хватало. Журнал «Крокодил» достаточно регулярно информировал публику о мебельных проблемах подрастающего поколения. Достаточно взглянуть на рисунок Константина Елисеева в 23-м номере журнала «Крокодил» за 1958 год, чтобы осознать трудности быта родителей с детьми. Отец семейства опиливает ножки у стульев и столов, чтобы дети могли нормально ими пользоваться.
Крокодил. 1958. № 23. Рисунок К. Елисеева
И все же «постельная революция» в СССР на рубеже 1950–1960-х годов состоялась! Новые компактные предметы интерьера меняли стилистику повседневного поведения большинства людей. И в первую очередь это происходило в миниатюрных пространствах для сна и прокреации. Конечно, и жители так называемого старого фонда использовали складные диваны и кресла-кровати. Они в годы оттепели считались брендовыми вещами. Но у жителей «хрущевок» любовь к спальным трансформерам — осознанная необходимость.