29 марта 2024, пятница, 11:20
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

07 июля 2022, 11:03

Владимир Пастухов: Федерализация — или смерть!

Юрист и политолог Владимир Пастухов, фото - из личного архива
Юрист и политолог Владимир Пастухов, фото - из личного архива

В рамках проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов продолжают разговор с юристом и политологом Владимиром Пастуховым — о том, как нам превратить Россию в настоящую, а не фиктивную федерацию.

«Платить больше»

С чего бы я хотел начать? Наверное, с того, что существует превратное представление о федерализме как о способе и методе, которым можно разделить монструозную власть. Есть некая доминирующая над обществом страшная сила, некая центральная власть, которая всех и всё подавляет. Она, конечно, вредна, и поэтому мы ищем способы ее распилить. И федерализм — это такой изящный способ ее распила. Это не просто превратное, а прямо ошибочное представление о сущности и смысле федерализма. В этом смысле федерализм представляется противоположностью тому, что он есть. Не просто чем-то иным, а это то, что в философии называется «кажимость» — когда явление предстает своей абсолютно полной противоположностью, потому что федерализм — это метод соединения. Федерализм — это не метод разделения, а метод соединения, причем соединения, на самом деле, если вдуматься, гораздо более жесткого и прочного, чем соединение при помощи империи. И вот эту мысль надо все время держать в голове и не упускать: когда мы говорим о федерализме, мы говорим не о разъединении России (поскольку мы говорим о России), а о новом методе ее соединения, и именно соединение является для нас приоритетом. Дальше возникает два вопроса. Первый: для чего нам, собственно, искать другой вариант соединения, если один вариант у нас уже есть, мы его как раз отрабатываем? Есть старый дедовский проверенный надежный способ соединения русских земель и русских людей, и этот способ называется «империя». И вся нищета философии путинского режима сводится сегодня к тому, что от добра добра не ищут, что всю жизнь мы «штопали» эту землю имперскими нитками и дальше будем как-то продолжать. То есть если мы соглашаемся с тем, что империя — это прекрасно, то вообще наши разговоры о федерализме иррелевантны, потому что если империя работает… Как там в рекламе: «Если "Дося" дает такой же эффект, то зачем платить больше?»

А федерализм — это всегда «платить больше». Совершенно понятно, что федерализм с точки зрения эмоционально-интеллектуально-духовных затрат общества — это просто на порядок больше платить. Вот первый ухаб: если у нас есть империя и эта империя именно шьет нам не дело, хотя часто она именно шьет дела, на самом деле она шьет Россию. Зачем платить больше за федерализм? Если мы на этот вопрос не отвечаем, то мы просто стыдливо прячем голову в песок, как страусы, и оставляем пустыню на растерзание Малофеевым, Стрелковым, Дугиным, Прохановым, Кириенко, то есть всему тому, что я сейчас в телеграм-канале называю «широким русским консенсусом». Как ответить на этот вопрос? Я на него отвечаю так: если бы империя была конфетой, то мне незачем было бы заниматься тем, чем я занимаюсь. С моей точки зрения, у империи вообще и в России в частности есть две базовые особенности. Первая — империя несовместима ни с каким демократическим устройством и ни с каким плюрализмом — ни с экономическим, ни с политическим, ни с культурным. Империя требует унификации и иерархии вертикальных связей, то есть империя в наших условиях — это всегда госкапитализм в том или ином формате, в большей или в меньшей степени концентрации, это всегда авторитарное устройство в большей или меньшей степени шизофрении, это всегда определенная культурная моногамия, выстроенная под идеологию. Это определенный набор вещей, который с неизбежностью исключает ту самую цель, которую Путин нарисовал на Петербургском экономическом форуме — технологический прорыв, технологическая суверенность. Почему? Потому что в условиях отсутствия плюрализма и конкуренции это всегда будет вырождаться в коррупцию, в загнивание, в фаворитизм, то есть во всё то, что мы и наблюдаем. Другую страну это все убило бы за пару месяцев, а у нас, учитывая ресурсоемкость России, ее масштабы, ее богатство и специфику ее культуры, это гниение может продолжаться десятилетиями.

Империя и федерация

Империя не предполагает какого-то линейного развития, это всегда цикличность, которая будет прерываться революциями, смутами, и с большой долей вероятности следующая такая революция и смута, или через одну, Россию добьет окончательно как цивилизацию и культуру. А вторая черта империи, и мы это тоже понимаем, в том, что империя и милитаризм — это если не близнецы, то двойняшки, и они неразделимы друг от друга, то есть к этому естественному загниванию монополии всех сортов и видов будет всегда добавляться тяга к войне и стремление себя расширять. Империя никогда не стоит на месте, неподвижность — это смерть империи, она либо расширяется как вселенная, либо сокращается. Если она сокращается — это кризис, а если она расширяется, то это всегда вляпывание в войну, движение от меньшей войны к большей. Сегодняшняя вера в империю — это вера слепцов, которые не хотят видеть дальше кончика своего носа, которые считают, что если это работает два часа, то этот вентилятор будет вертеться вечно, а он не будет вертеться вечно. Это причина, по которой мы ищем альтернативу.

Видимо, нужно продолжать спорить об империи как о концепте. Один из проигрышей всего того, что называет себя оппозицией, вот в чем: критикуя — предлагай. Путин предложил работающий имперский концепт объединения, и если мы с ним не согласны по причинам, которые я обрисовал, надо предложить альтернативный концепт объединения. С моей точки зрения, альтернативный концепт объединения — это федерализм. И когда я говорю о федерализме, нет задачи что-то поделить, это не задача, это технологический момент. Задача — найти альтернативный способ соединения людей и земель. В чем отличие федералистского способа от имперского? Для меня федерализм — это соединение и прошивка двойным швом. Это гораздо более глубокая прошивка, чем имперская, потому что имперская прошивка идет через один шов — создание центрального военно-полицейского бюрократического кулака, потому что бюрократия иногда даже важнее, чем силовая составляющая. В империи единство сохраняется за счет такого кулака, за счет нивелирования с его помощью любых различий, в том числе любых региональных элит, которые держатся в состоянии асфальта под катком.

Что такое федерализм? Федерализм вовсе не исключает наличие такого кулака, он был, есть и будет, без мощной центральной власти ни одно государство не устоит, и российское с его историей и спецификой, естественно, тоже не устоит. Поэтому представления о федерализме как о низовом движении, которое либо исключает центральную власть, либо позволяет иметь слабенькую центральную власть, абсолютно наивны. Такое государство просто нежизнеспособно в России. Мы не исключаем ни центрального аппарата, ни центральной бюрократии, ни централизованных ресурсов, ни силовой составляющей. Всё это будет в федералистском государстве, хорошо работающее федералистское государство — это именно то государство, в котором центральная власть действительно работает эффективно. Но, помимо этого, там есть второй шов, второе соединение — горизонтальные связи. Это не дополнение: возникает и конструируется некое единство, где искусственно создаются горизонтальные связи между регионально разделенными частями населения. Эти горизонтальные связи создают конкурентное центральной власти общество. По сути, это некая вариация гражданского общества. И возникает два соединения. Одно соединение традиционное, его никто не отменяет, — это соединение через центральное правительство и через те задачи, которое оно решает, и через аппарат подавления. Но возникает и второе соединение, которое основано на том, что искусственно гарантируется определенная свобода — бюджетная, политическая, экономическая, то есть создается ограничитель против «давилова» со стороны центрального аппарата. Возникает такая система власти, когда в своем стремлении нивелировать любые процессы внизу центральная власть искусственно ограничена тем, что есть неотъемлемые региональные права. Хоть плачь, хоть не плачь, но ты не можешь отобрать какой-то набор этих региональных прав.

Права в обмен на включенность

Но это только часть балета. А вторая часть в том, что регионы на самом деле инкорпорированы в государственную ткань создания единого государства. Права даны регионам не просто так, а в обмен на инклюзивность, на включенность горизонтальных структур в формирование единого государства. Эти структуры через парламентский механизм и через десятки других конституционных механизмов участвуют в формировании единого государства. Федерализм, в отличие от средневекового феодального сепаратизма, — это всегда предоставление каких-то неотъемлемых полномочий в обмен на инклюзивность. Они не даются для того, чтобы «что хочу, то и делаю, не лезь в мои дела». Нет, они даны только потому, что ты включен в это общее дело, что ты на горизонтальном уровне соединен со всеми остальными, и на этом уровне ты контролируешь государство. Разница между федеративным государством и империей — это как разница между простейшим организмом, червяком, и млекопитающим. Когда мы говорим о федерализме, мы говорим об очень сложной эволюционирующей системе, которая устроена на порядок сложнее, чем империя, которую очень трудно настраивать, это такой политический оргАн по сравнению с дудочкой, и для того, чтобы это выстроить, не обойдешься лозунгами и политической волей, здесь нужны реально годы продумывания, как это может работать и как это может настраиваться. И, к сожалению, то, что нам нужно, нигде в мире не существует. Ни посмотреть, ни взять чужой подержанный костюм и перелицевать его под себя у нас возможности нет. Можно, конечно, посмотреть, как другие люди шьют швы, но тебе потребуется свой собственный уникальный шов, заточенный под свою географию, историю, культуру, религию и так далее. Поэтому первая задача и первая проблема — не упрощать.

Я не отождествляю федерализм как концепцию с договорной культурой, скорее, возражаю против взгляда на федерализм как на некую ассоциацию, где люди садятся в кружок и говорят: «Это тебе, это мне, и мы так дальше живем». Это красивая модель общественных договоров, которая связывает десятки поколений от Руссо до Аузана, но, с моей точки зрения, является юридической фикцией в том смысле, что на практике так никогда не происходит. Я вообще не уверен, что кто-то когда-то в серьезных вопросах садился и договаривался, всегда была масса других факторов, которые довлели над этим.

Также я не уверен, что в России с нашей, — кстати, Ильин об этом писал, — антифедеративной культурой… Ильин как раз понимал федерацию как кооперацию, что интересно. Я не большой поклонник этого философа, но тем не менее он понимал федерализм именно как кооперацию, поэтому он считал, что одна из проблем в России — это неспособность русского человека к федерализму. Ключевое для меня в понимании федерализма состоит в том, что это такая система, в которой просто расписана матрица, и в этой матрице есть место для, условно, регионального субъекта, наделенного определенными неотъемлемыми правами в обмен на определенную инклюзивность его конституирования общего государства. И он принимает правила игры и действует внутри этой матрицы, зная, что у него есть права. Это как с частной собственностью, в принципе. Что такое частная собственность? Если убрать все красивые рассуждения, то частная собственность — это некая точка отношений между властью и человеком, где возникло непреодолимое ограничение для власти отбирать личное имущество человека. То есть частная собственность возникает там и тогда, где государство не может позволить себе отобрать все, что ему хочется, тогда частная собственность гарантирована. Так и здесь — есть какая-то матрица, внутри которой заложены определенные неотъемлемые права региональных сообществ, которые могут ими воспользоваться в пакете с включенностью в общегосударственную жизнь. Но дальше правила договора не действуют, невозможно сказать: «Мне не понравилось — я вышел». Федерализм — это не про свободу выхода, это очень важный момент, федерализм — это про алгоритм отношений внутри целого. С моей точки зрения, он совершенно не предполагает возможность части решать для себя: «Вот я сюда сейчас схожу, мы тут договаривались, мы тут договорились, договор выполняется — я являюсь частью, не выполняется — я ухожу».

Федерализм — не про это. Это другими политическими способами решается: кто-то хочет быть частью единого государства, кто-то выделяется — это не про федерализм. Речь идет о том, что есть два уровня соединения в единое целое. Остается уровень через центральный аппарат власти, он никуда не девается, но в дополнение возникают горизонтальные связи между искусственно созданными на низовом уровне субъектами, которым даны довольно значительные права свободы и автономии именно для того, чтобы они могли их использовать для активного участия в государственной жизни по горизонтали.

Опасная «матрешка»

Дальше будут чисто российские рифы, которые ждут нас на этом пути. Первый — это исторически доставшееся нам наследие в виде матрешечной структуры государственности и наличие в ней этнических и религиозных анклавов. Российская империя была неоднородной и, кстати, довольно рандомно настроенной в этом смысле, потому что она учитывала разный уровень развития отдельных частей, которые соединялись в целое в результате, в основном, завоеваний. Они сохраняли свое историческое время, и империя по большому счету не очень требовала, чтобы они все были универсально управляемыми. Поэтому были в разной степени интегрированные территории, а когда империя пыталась все нивелировать, это приводило к кризису и в конечном счете стало одной из причин большой русской революции.

Потом на этой базе возник СССР — гораздо более однородное общество, на самом деле, потому что большевики граблями прошлись по стране и достигли гораздо большего уровня универсальности. Ленинская концепция устройства государства победила, Ленин построил государство как некий союз суверенных и полусуверенных образований. С моей точки зрения, это ленинское наследие представляет колоссальную сложность, потому что оно нежизнеспособно. Это бомба, которая была заложена под всю будущую Россию. Оно проявляло признаки жизнеспособности только потому, что многое компенсировалось сквозной партийной системой, на которой в реальности держалось государственное единство и где никакого федерализма в помине не было, и где не было никакой реальной автономии.

Когда эта система деградировала, осталась странная конструкция, в которую формально встроены несколько регионов, имеющих атрибуты недоразвившихся государств. И эти регионы держатся за атрибуты, как в фильме «День выборов», где казаки держались за свой чапельный завод. Сохранение этого рудимента для построения федеративного государства крайне опасно, потому что он выбивается из колеи, он претендует на какую-то особость отношений, которой нет. При этом на практике, с моей точки зрения, в процессе построения своей империи Путин добился того, что поломал все сепаратистские настроения и на самом деле управляет этим всем полубандитскими методами с помощью внутренней невидимой власти. По сути, он вернулся к советской системе, но только там была внутренняя власть в виде идеологизированной коммунистической партии, а здесь внутренняя власть в виде полубандитской мафиозной «партии», которая решает свои задачи. С этим надо что-то делать. Будущее государственное устройство России несовместимо с сохранением внутренних «княжеств» с атрибутами государственности. Это очень болезненно, это трудно себе представить, но, по всей видимости, это надо будет преодолевать, и все регионы должны будут обладать более-менее понятным набором прав и единым статусом, не претендуя на то, чтобы быть государствами внутри государства.

Естественно, возникает вопрос о том, как будут гарантированы права на культурное развитие. С моей точки зрения, это разные вопросы, и для этого не надо, например, сохранять статус Татарстана как государства внутри государства. Если население Татарстана принимает для себя решение о том, что оно является частью России, то оно является частью России и реализует свою политическую волю через те федеративные механизмы, которые будут существовать. Но на уровне местного самоуправления должны быть выстроены все механизмы, защищающие свободу культурного развития, языка и так далее. Я считаю, что это все можно сделать через местное самоуправление, о котором не надо забывать. В этом смысле, наверное, принцип Троцкого о культурной автономии был более работающей идеей. Если бы мы пошли по тому пути, то, наверное, сегодня было бы меньше проблем.

У меня, опять-таки, нет решений и нет предложений, но есть инстинктивное понимание того, что это исторический анахронизм, который, к сожалению, в рамках процессов переучреждения России придется преодолевать — как любую вещь, которая существует в том числе и в силу привычки и затрагивает болезненные вопросы. Преодолевать ее будет трудно, но не сделать это тоже нельзя. Опять, возвращаясь к первому пункту: если бы мы могли позволить себе жить в рамках вечной империи и всё было хорошо, об этом можно было бы не говорить. Если наступит момент — а он наступит, а раньше, чем он наступит, все равно никто ничего делать не будет, — когда станет понятно, что имперская модель проваливается и бушует революция, тогда проще будет решать эти вопросы, потому что не надо будет делать этот шекспировский выбор «быть или не быть». «Не быть» уже будет в наличии. Надо будет только решать, как «быть».

Есть остаточная проблема искусственных государств в государстве, которая стыдливо вшита в конституционную ткань, сейчас уже в чисто формальную, России — ее надо обсуждать. Не надо прятать голову в песок. Здесь нужен политический выбор. Если какой-то народ готов и согласен жить как часть большого, мощного, федерального государства и видеть в этом для себя преимущества, он должен сделать политический выбор и дальше реализовывать свои права, в том числе и свои права на культурное развитие внутри большого государства. Если он к этому не готов, то тогда это должно решаться как-то иначе, но сохранение этой «матрешки» противоестественно.

Режем по-новому!

Когда мы говорим о переучреждении России, это предполагает, что для нормально работающей федеративной системы нужно совершенно другое территориальное деление, и прежде всего речь идет об укрупнении субъектов федерации. Для того чтобы субъект федерации действительно справлялся со своей политической ролью, у него должен быть соответствующий политический ресурс, у него должен быть экономический ресурс, в конце концов, ресурс населения и так далее. Федерация из 85 субъектов — неработающая модель. Я здесь, наверное, готов воспринять концепцию Ходорковского (внесен Минюстом в реестр физлиц-иноагентов, — Прим. Полит.Ру) о выстраивании новой структуры вокруг крупных городов-миллионников, которые должны стать точками развития. В идеале речь о сокращении структуры федерации до 25–30 субъектов, где довольно крупные территории выстроены вокруг центров, явлюящихся точками развития, где выстраивается внутренняя центропериферичная инфраструктура, где есть крупный город, накапливающий образовательный и инновационный элемент, и есть периферия.

Периферия становится обслуживающей для него, она как бы замкнута на этот миллионник и социально, и с точки зрения здравоохранения. Должно быть не более 400–500 километров от центра, чтобы в случае чего, когда есть необходимость, даже просто, извините, доставлять больных, там должны быть крупные медицинские центры, куда их можно доставить. Необходимо начать этот разговор, вздохнуть глубоко и сказать: ребята, нам надо перекроить Россию, для того чтобы появились те куски, из которых дальше можно что-то шить. Нам нужно раскроить ткань заново, нарисовать на ней мелом совершенно новую модель, и, как хороший закройщик, всё подготовить и дальше шить. Нельзя делать вид, что такого вопроса не существует или что мы боимся об этом говорить, потому что мы боимся кого-то обидеть. Не надо бояться — надо уметь разговаривать, слышать других. Если это невозможно, то надо сказать друг другу до свидания, дожить до краха этой империи и похоронить идею о России как самостоятельной суверенной цивилизации и государственности. А если мы найдем в себе силы решить это так или иначе, то, значит, надо решать. Но прятать голову в песок совершенно бессмысленно.

Я много раз говорил до этого, могу повторить и сейчас: вся проблема с современным русским человеком в том, что у него очень маленькая фантазия. В начале XX века на чем выскочил большевизм? На том, что он не боялся фантазировать, понимаете? Это были лжепророки, но у них действительно была способность мечтать. К сожалению, оказалось, что они намечтали ужас, но тем не менее они не боялись мечтать. Сейчас мы потеряли способность масштабно мечтать и что-то представлять. Мы все время хотим повторить что-то, что было — либо у нас, либо у других, страна поделилась пополам на людей с довольно скудным воображением. Одни всё время хотят повторить империю, потому что была империя и будет империя, а другие хотят повторить так, как было на Западе, потому что они там ездили, так там было хорошо, вкусно, и почему бы нам не попытаться это сделать. А ни то, ни другое не будет работать. Необходимо включить воображение и попытаться представить то, чего никогда не было. Абсолютно новая нарезка государства, совершенно новая модель развития с точками роста, с периферией вокруг них, с соединением этого всего по горизонтали в виде второго федерального шва, при этом с мощной центральной властью — вот это то, что нам нужно. Как это конкретно устроить? Давайте сначала хотя бы поговорим на уровне технической модели, как это должно быть, а потом будем рассуждать, это вообще возможно или невозможно. Тема укрупнения нарезки — вторая мощная тема, которая меня волнует, второй риф.

Особые территории

Третья болезненная тема: в России очевидно есть территории, которые никаким макаром ни под одну модель нивелирования и утилизации не подведешь. И об этом тоже надо говорить. Это, условно говоря, Кавказ. Можно сколько угодно теоретически рассуждать, но это регион с совершенно специфическим укладом, живущий в своем историческом времени, и для того, чтобы подвести его под параметры, близкие к какой-нибудь Рязанской области, требуется такой масштаб насилия, который никакое государство себе позволить не может, даже имперское.

Можно отрезать их и отстегивать, собственно говоря, и такой вариант может быть, но, с моей точки зрения, один из вариантов в том, что новая государственная федеральная структура, о которой мы говорим, может быть асимметричной, и в ней могут быть какие-то ассоциированные территории другого уровня включенности. В конце концов, если мы возьмем Великобританию, то это же многоэтажный дом. Есть Англия — это корневая структура, которая так и останется самостоятельным государством, есть Шотландия и Северная Ирландия — вроде бы в достаточной степени интегрированные территории, но с огромным уровнем автономии. Есть Уэльс, у которого уровень автономии немного другой, есть островные территории, которые являются частью Британской империи, но которые живут по своим собственным укладам, как остров Мэн. И я думаю, что третья проблема, которую надо решать пока на теоретическом уровне, — это то, что могут быть, и этого не надо пугаться, так называемые специальные и особые территории, которые управляются особым образом. И они подключены к общей государственности каким-то иным путем, чем основная ткань. Это надо продумать и к этому надо быть готовым. Я для себя вижу в качестве основных вызовов вот эти три: «матрешечная» структура с национальными образованиями, неприемлемость существующего территориального деления и необходимость совершенно нового подхода к нему, для того чтобы создать субъекты, способные выполнять ту роль, которую я им нарисовал в своем воображении, и, наконец, невозможность для всей территории иметь одинаковый уровень интегрированности и необходимость для некоторых территорий сохранять статус ассоциированных или каким-то специальным образом управляемых территорий.

Всё, что можно было сделать легко, к сожалению, уже проделано, причем проделано в том числе и Путиным. В общем, не надо примитизировать, но люди же тоже решают задачи. Вот они решали задачи так, как они решаются, по линии наименьшего сопротивления. Вообще, эволюция государства при Путине — это, как ни смешно, эволюция по линии наименьшего сопротивления, потому что так проще всего было решать проблемы. И вот мы выкатились туда, куда мы выкатились. Всё, что можно было сделать легкой вспашкой, мы исчерпали, и дальше требуется глубокая вспашка. А глубокая вспашка затрагивает привычки. Жизнь и история других народов и нашего собственного показывают, что, когда начинается глубокая революция с мощным массовым движением, очень много чего переворачивается из того, что казалось немыслимым. И вообще, немыслимое постоянно происходит в нашей жизни, и то, что Путин сегодня произвел за буквально 4 месяца, и я еще буду об этом писать, — это глубочайшая революция. Мы полгода назад не могли себе представить всего того, что сегодня происходит, это было немыслимо. А теперь оно не просто мыслимо — это рутина нашей жизни. Так и здесь — не так много в жизни людей реально невозможного, но есть огромная сила привычки, на которую очень страшно и трудно покуситься. Поэтому, когда мы говорим о переформатировании имперского единства в федеративное единство, это неизбежно будет связано с покушением на привычки, традиции и уклада жизни, формировавшиеся столетиями. И в этом будет огромная сложность. И можно сказать, что люди так столетиями жили и мы не будем это трогать, лучше отступить и тогда лучше ничего не начинать либо сказать себе, что да, для того чтобы спасти эту страну, необходимо покуситься на то, что развивалось и столетиями, и тысячелетиями. И других вариантов нет.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.