29 марта 2024, пятница, 12:53
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

10 ноября 2006, 08:35

«Здесь – это вам не там»

Cодержательное интервью известного математика Федора Богомолова побуждает поразмыслить над сказанным и вступить с автором и другими коллегами, чьи интервью были недавно опубликованы на «Полит.ру», в заочный диалог.

В силу разных обстоятельств среди моих друзей и коллег много лет абсолютно преобладали математики. Так было даже на моем домашнем семинаре, где лингвисты были в меньшинстве, а психологов и вовсе не было [1]. Пожалуй, точнее было бы сказать, что в большинстве своем участники этого многолетнего семинара имели фундаментальную математическую подготовку – то есть окончили мехмат МГУ, притом в его лучшие времена, или же физфак МГУ или МИФИ как физики-теоретики.

Да и сама я успела познакомиться с А.Н.Колмогоровым, И.М. Гельфандом, М.М.Бонгардом и имею основания считать себя ученицей А.А.Ляпунова. Среди друзей и коллег, которым я более всего обязана своими научными результатами и, что более важно, своим мировоззрением – как раз были их непосредственные ученики: вероятностник В.М.Золотарев (ученик Колмогорова) ; Ю.А.Шрейдер – ученик Гельфанда, математик и философ, опубликовавший еще в 1969 году в тогдашнем «Новом мире» поразительную статью «Наука – источник знаний и суеверий»; оригинальный математик Андрей Тоом, тоже ученик Гельфанда.

Лидеры нашей уникальной «детской математики», организаторы первого в стране детского компьютерного клуба – все это были высокие профессионалы, получившие фундаментальное математической образование. Из них и составился тот мой круг, который принято называть «референтным», – и это не случайно. Ведь наша новая лингвистика как раз и возникла в попытках приблизить уровень убедительности (не доказательности, разумеется) к некоторому идеалу, воплощенному в математике. Для этого надо было изменить сами методы научного мышления в собственной предметной области – это и было сделано в рамках научной программы, которая в конце 50-х называлась автоматический анализ и синтез текста.

И хотя непосредственная математизация науки о языке довольно быстро обнаружила, выражаясь словами Бродского, «конец перспективы», лингвистика как наука не откатилась назад. Даже сейчас мы лучше учим студентов-лингвистов (если они хотят знаний, а не «корочку»); у нас стало меньше бездумного следования за авторитетами, когда с порога отвергаются работы, принадлежащие иной парадигме, нежели господствующая.

В силу сказанного именно с математиками мне легче всего находить общий язык и сегодня.

Тем временем к середине прошлого века наука – или то, что мы привыкли так называть, – стала массовой профессией. А ведь самосознание молодого человека, ищущего себя в науке, редко учитывает следствия этой массовизации. Что такое рядовой хороший врач – всем понятно: он внимателен, у него редки ошибки, он лечит не болезнь, а больного. Что такое рядовой хороший учитель – тоже понятно: у него не скучно на уроках, он умеет понятно объяснять, он не требует от каждого ученика, чтобы тот считал главным именно и только его предмет. А вот что такое рядовой хороший ученый – куда менее понятно. Ведь людей, которые, выбрав науку, достигли в ней крупных результатов, на несколько порядков меньше, чем тех, кто не пошел дальше сдачи кандидатского минимума (если руководитель не требует чего-либо, сопоставимого с известным «минимумом Ландау», который был на редкость убедительным максимумом). А Григорий Перельман так и вовсе один!

Судьба рядового ученого нередко складывается в прямой зависимости от того, в какой области он предполагал трудиться. Есть поприща, где весьма востребованы и даже абсолютно необходимы именно рядовые, – это почти любые экспериментальные исследования, где нужны грамотные сотрудники, понимающие, что и зачем они делают, хотя идея эксперимента и интерпретация результатов принадлежат их руководителям. Для таких «рядовых» сам процесс труда несет в себе вознаграждение.

Моя одноклассница в свое время кончила биофак МГУ и была ученицей акад. В.А.Энгельгардта. Много лет она приходила в лабораторию к 9 утра и редко уходила ранее 9 вечера. Тогда мне это казалось каторгой, а ей – нормой. Теперь уже ее ученики и помощники должны были бы приходить в 9 утра и уходить в 9 вечера – но социальные обстоятельства так изменились, что желающих почти нет. Подруга моя имеет все необходимые научные регалии, но ее по-прежнему интересуют исследования, так что она вынужденно довольствуется малым – и продолжает сидеть за микроскопом. А ее молодые сотрудники, во-первых, не могут жить на нищенскую зарплату; во-вторых – а быть может, тоже во-первых – не готовы к абсурдным условиям работы, когда «за что ни хватишься, ничего нет» – при том, что не только в Швеции, но даже в Бразилии все «это» есть. Такой «научный» процесс – не вознаграждение, а раздражение и отторжение. Разумеется, исключения найдутся – но, как известно, теперь в экспериментальных науках результаты фактически всегда коллективны.

 «Всеобщее отторжение науки», о котором говорил Ф.Богомолов, у нас в немалой мере порождается чувством бесперспективности, обреченности, социальной уязвимости. Обращение к квазинауке нередко совершается именно в надежде на легкий результат и социальную гратификацию.

Несколько лет назад меня пригласили прочесть лекцию по моей узкой специальности в школе-семинаре для маркетологов – разумеется, за деньги. Школа эта проходила в каком-то подмосковном учреждении, статус которого мне остался непонятен: санаторий? платный вуз? Так или иначе, вся материальная сторона дела была организована, что называется, по высшим стандартам: любое оборудование для презентации текста, рисунков, таблиц; кофе из итальянской кофеварки и дорогое печенье (а не пирожки из школьного буфета); любезный водитель с иномаркой – привез, увез, даже рюкзак мой считал необходимым взять.

Слушатели были внимательны, учтивы, во время лекции и семинара не ходили по аудитории, не перемигивались и не курили (как это принято в одном известном вузе, где преподает моя аспирантка); разумеется, все – с высшим образованием и, видимо, со знанием иностранного языка. Но какие вопросы они мне задавали! И как они были разочарованы, когда я отвечала, что наука плохо знает, на чем основаны наши цветовые предпочтения; что расхожие представления об отношениях между правым и левым полушариями мозга мало чему соответствуют; что в понимании физиологической подоплеки ассоциативных процессов мы почти не продвинулись со времен Юнга (я лишь потом подумала, что не факт, что это имя им что-либо говорит). «Если наука ЭТОГО (не важно, чего именно) не знает, так зачем она?» – читалось на вполне симпатичных молодых лицах.

 По пути домой в машине я заглянула в программу этой школы и поняла, какую признательность я бы снискала, если бы наврала с три короба про то, что, «согласно последним данным психолингвистики»… Да неважно, что именно – важно, что много гитик. Меня же за этим и позвали! Что ж, больше меня туда не зовут – и правильно делают. Зато в программе есть NN – большой спец по части красивых разговоров: пусть он и рассказывает им то, что они желали бы услышать. Мифы то есть. И здесь, пожалуй, Богомолов прав: прогресс науки нередко идет параллельно социальному регрессу человека как члена (по преимуществу!) общества потребления.

Однако «отторжение науки» у нас и в Америке, где Богомолов живет уже 15 лет, – это процессы, где сходными являются, пожалуй, лишь конечные точки, но отнюдь не содержательные характеристики самого процесса. Ведь наука (как, напомню, и литература) – это социальный институт. И как социальный институт наука не может существовать вне зависимости от прочих социальных институтов – государства, власти, характера собственности и т.д.

Мы лишь одной ногой вступили в общество потребления: у нас деньги наконец стали деньгами. Но от этого наши социальные институты не стали более похожи на западные! И наша наука как социальный институт не похожа ни на американскую, где огромную часть финансирования наука и университеты получают из негосударственных источников, ни на французскую, где высшее образование и наука в основном – государственные. Это, разумеется, общеизвестно. Но именно поэтому разумные на первый взгляд предложения «сделать как у них» у нас в принципе нереализуемы. И это касается практически всего, что желательно создать не в качестве единичного объекта, но тиражировать: вначале – как образец, а далее – как норму.

Несколько примеров из собственного опыта «труженика науки» с полувековым стажем.

Пример 1. Экспертиза конкурсных проектов. Федор Богомолов справедливо отметил, что во всем мире экспертиза научных работ и заявок на гранты проводится бесплатно, и это не совсем хорошо, поскольку требует больших затрат времени и сил. Мне приходилось участвовать в платной экспертизе заявок наших претендентов на гранты и в бесплатной – для зарубежных грантодателей, но отечественных грантополучателей. Подробно этот увлекательный процесс описан в моей статье «Маленькие истории из жизни науки» («Новый мир», 2001, N6).

Так вот: «здесь – это вам не там». Нeкий Leverhume Trust прислал мне толстый пакет документов, где исчерпывающим образом была описана деятельность этой благотворительной организации, а также четко характеризовалась суть заявки. Заявитель же оставался анонимным настолько, что я долго думала о том, почему этот Х среди возможных экспертов назвал мое имя – мы не только не были знакомы, но вообще лишь с очень большой натяжкой могли считаться коллегами. Проект был достаточно многообещающим, и я дала положительное заключение. Бесплатно. Заявку удовлетворили, фонд меня об этом уведомил, выразив признательность. (Лишь много позже я сообразила, кто бы это мог быть). Это – там.

Здесь же мне однажды позвонили из фонда Y, умоляя дать экспертное заключение о рукописи книги моих давних знакомых Ю. и З. Почему умоляя – да потому, что книга была неудачная, и, не желая портить отношения с авторами, все «постоянные» эксперты отказались, предполагая (увы, с полным на то основанием), что их анонимность никто сохранять не станет. Так что эта экспертиза была не просто бесплатной – она еще и умаляла ваше достоинство: либо покривите душой, либо – рассорьтесь… Приятная перспектива, не правда ли?

Пример 2. Реферирование заявок на участие в крупных «тамошних» конференциях.

Я провела почти месяц в Стокгольме, участвуя в отборе тезисов на очередную и некогда очень известную международную конференцию COLING (сокращение от computational linguistics). Если вычесть время, потраченное ради заработка на чтение нескольких лекций (напомню, что реферирование тезисов – почетная, но заведомо неоплачиваемая деятельность), получится примерно три недели по 9 – 10 часов ежедневной работы: это чтение тезисов докладов и согласование вердикта с коллегами-членами Программного комитета, один из которых был здесь же, в Стокгольме, другой – по ту сторону океана, третий – в Хельсинки.

Бесплатность подобной деятельности – символическая гарантия беспристрастности и беспримесности ваших намерений. Предполагается (и, по-моему, это правильно), что нормальный серьезный ученый «выше подозрений», а если эксперт не выше подозрений, то что это за эксперт?

В стране, где полицейский не берет взяток, где не только все работающие, но даже временно безработные чувствуют себя гражданами, слова аборигена с профессорским званием «Я здесь – никто», процитированные в интервью одним из наших соотечественников, работающих в США, имеют вполне определенный смысл: «В социальной пирамиде этого общества я далеко не на вершине». Это правда: на вершине – миллиардеры, публичные политики, кинозвезды, авторы бестселлеров. Кстати, на всякой вершине не так много места – кажется, и Билл Гейтс там уже не один.

А теперь вернемся под сень «родных осин»: что будут значить те же слова, произнесенные московским обладателем профессорского звания, если он располагает только зарплатой? Вот поэтому Федор Богомолов и живет уже 15 лет в Америке!

Я бы не согласилась с Богомоловым в том, что «главное, что дает наука людям, это создание новых здравых смыслов». Более того, эта максима безусловно неверна для неприкладных областей и даже для многих сфер гуманитарной мысли. Ведь между получением научного результата колоссальной важности и тем смыслом, который этот результат, возможно, когда-нибудь – когда-нибудь! – обретет в сфере приложений, то есть в сфере, соотносящейся с повседневной практикой, обычно проходят десятилетия. Сама по себе наука – и это мое глубокое убеждение – иногда побуждает людей, которые занимаются чем-то иным, усомниться в очевидностях. Но и это уже очень много!

Помню, что, окончив университет и владея некоторыми представлениями о процессах индукции, дедукции, о правдоподобных рассуждениях, математических моделях и т.п., я, тем не менее, никак не могла взять в толк, почему утверждение «замыкание замкнутого множества есть замкнутое множество» – это теорема, которую надо доказывать.

 Я не соглашусь и с Игорем Ефимовым – главным образом, в его видении причин катастрофического положения в нашей науке. Пути преодоления этого положения, сформулированные в его поучительном интервью, на мой взгляд, столь же разумны, сколь и нереалистичны в сегодняшней России.

Во-первых, в гуманитарных науках дела у нас нередко обстоят вовсе не так уж катастрофично – с точки зрения качества такие коллективы, как журналы “Ab Imperio” и «НЛО» и их более или менее постоянные авторы, или такие научные школы и группы, как ученики и последователи А.Я.Гуревича и Ю.Л.Бессмертного, вполне могли бы украсить любой европейский университет. Кто-то привозит книги и ксероксы из-за границы, кто-то регулярно бывает в командировках; много разномасштабных конференций и обсуждений и т.п. С новыми идеями дело обстоит не так блестяще, но это уже отдельный вопрос. Да, нет ни хороших библиотек, ни нормальных зарплат. Молодежи много меньше, чем хотелось бы. Но из этой сферы хотя бы нет массовых отъездов – не в последнюю очередь потому, что там нужны другие специалисты.

Во-вторых, почти все позитивные предложения Игоря Ефимова адресованы некоторой абстрактной стране, где просто надо нечто сделать «по уму». Но если масштабы коррупции в России сопоставимы с объемом бюджета страны, то как можно создать «эффективные и хорошо финансируемые научные фонды под эгидой одного из ведомств государства (sic! Р.Ф.). В этих фондах решения о финансировании конкретных грантов должны быть чётко отделены от государственных чиновников и научных экспертов с тем или иным конфликтом интересов. Чиновники фондов должны отвечать за финансовую прозрачность и следить за финансовой дисциплиной грантополучателей». Конец цитаты…

 Да, организация науки в России наследовала прежде всего немецкие образцы. Но не эта, прямо скажем, нереформируемая скрипящая телега, называемая Академией наук, сама породила марризм и лысенковщину, не сама она уничтожала генетику и кибернетику. И не Академия наук «под знаменем марксизма» (кто помоложе – уже не знает, что был журнал именно с таким замечательным названием) насаждала нечто столь несусветное, что в России абсолютное большинство образованных людей среднего возраста и сегодня считает марксизм неким шарлатанством – и не более того.

Далее у Игоря Ефимова читаем: «Создал бы предпосылки для стимулирования благотворительной деятельности в области науки и образования. <…> Я надеюсь, что нефтяное богатство, свалившееся на Россию, будет обращено в развитие научного и технического потенциала, а не в покупку дюжины футбольных команд в развитых странах мира, которые вкладывают деньги именно в науку и технологию».

И я надеюсь!

Но разве никто не пытался сделать именно то, что Вы, Игорь, предлагаете?

Определенно, «здесь – это вам не там».

Примечания

1.      Фрумкина Р.М. “Жаль, что вас не было с нами...”//Новое литературное обозрение, N 59, 2003. С. 469 - 481.

См. также:

См. также другие тексты автора:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.