Издательство «Альпина. Проза» представляет роман Даши Благовой «Течения».
Новый роман Даши Благовой, номинантки премий «Национальный бестселлер» (2022) и «Ясная Поляна» (2023), — это история взросления, поиска и обретения себя. Настя выросла в небольшом южном городе, долго и упорно училась, поступила на журфак МГУ — и теперь пытается встроиться в новую, красивую и интересную, но совсем другую жизнь. Оторвавшись от семьи, она стремится найти свое место, но всё больше ощущает себя одинокой, глупой и провинциальной. Дружба с красивой и успешной подругой поначалу кажется спасительной — но оборачивается для нее болезненной зависимостью. В унылых коридорах и тусклых комнатах общежития Настя проживает, кажется, худшие дни своей жизни и всё больше погружается в отчаяние и депрессию. Только любовь и поддержка близких, осознание собственной идентичности помогут обрести опору и уверенность, а стремление помочь другим даст надежду на обретение внутреннего смысла.
Предлагаем прочитать фрагмент романа.
Поездка домой стала чем-то вроде экзамена. Я чувствовала, что успешно сдала его и получила допуск к интересной и продуктивной жизни.
Весь следующий месяц я была сосредоточенной и энергичной. Быстрее всех сдавала задания. Прочитала почти все книги из списков литературы. Подала заявку на факультатив по испанскому. Я узнавала новую, московскую себя.
Однажды я шла через Красную площадь со стаканчиком кофе и увидела, как мужчина фотографирует женщину на цифровой фотоаппарат. Та пытается раскрыть глаза, но в них тут же бросается ветер и тяжелый мокрый снег. На счет три, крикнул мужчина и снова нажал на кнопку. Сразу видно, что приезжие, сказала я вслух. Их всегда видно, подтвердила Вера.
Она была рядом почти постоянно. После тех писем мы стали внимательнее друг к другу. Раньше я, как декоративная мышь, целыми днями перебирала одну и ту же солому в своей клетке. Все время смотрела только под ноги и боялась выпрямиться. Но теперь начала спокойно изучать все вокруг, в том числе Веру.
Вера была моим ярким зимним цветком, моей радостью, я видела ее превосходство над остальными, ее интеллект, харизму, остроумие — и понимала, что не обладаю всеми этими качествами, но чувствовала себя исключительной, потому что Вера выбрала в лучшие подруги именно меня. Из-за этого я считала себя самой умной и способной зайти дальше других.
В конце ноября Вера приходила в общежитие. Она назвала мой угол аккуратным, оставила на кровати вещи, и мы пошли на вечеринку в комнату второкурсниц. В десять вечера ей пришлось сдать пропуск и уйти, хотя вечеринка только начиналась. Тогда Вера сказала, что завидует: все-таки в общежитии намного веселее, чем одной в квартире.
Мы стали варить глинтвейн на Вериной кухне — она сказала, что это самый зимний напиток. Я ночевала у нее через день или два, вместе с ней ходила в супермаркеты и кофейни — деньги утекали быстро, но Вера говорила, что еды, которую закупает домработница, нам всегда хватит. Эта женщина продолжала приходить в квартиру через день и доносить обо всем родителям. Если бы не она, я бы осталась у Веры жить.
Мы с Верой спали в одной кровати и вместе готовились к сессии. Когда я возвращалась в общежитие, то чувствовала себя ограбленной.
В то же время я перестала идеализировать Веру. Теперь я видела все ее недостатки. Например, она была фантазеркой и, как только мы попадали в компанию, выбирала себе роль. Почти все ее роли исключали меня, но я к этому привыкла. Если я не была нужна Вере, то я не ходила с ней туда, где есть другие люди.
Думаю, настоящая дружба началась, как только я полюбила ее недостатки. Той зимой мне казалось, что у меня нет никого ближе.
Иногда в голове становилось горячо и щекотно. Я успевала так много всего сделать за день, что физически ощущала новый опыт. Мне казалось, что все пролезшее за день в голову никак не может уложиться, потому что на входе толкучка. Я вспоминала все свои конкурсы и радовалась, что оставила их в прошлом. Теперь я училась быть умной только ради своего будущего, а не для того, чтобы кого-то обойти. В тот месяц я была как никогда любознательной.
Еще я возненавидела общежитие. Потому что, когда я возвращалась к себе в комнату, я едва могла пройти к своему углу. Силы выливались из тела за секунду: как если бы находились в большом ведре, у которого вдруг отвалилось дно. Мне казалось, что я выплачиваю кредит под сто процентов за все свои достижения. Это из-за климата, говорила я себе, или интенсивной учебы.
Иногда, уже надев пуховик, я еще раз забегала в туалет на факультете. Чтобы лишний раз не шевелиться в комнате. Читать лежа и что-нибудь съесть, если потребуется. Я плохо спала. Иногда я вздрагивала и открывала глаза: мне казалось, что кто-то дергает меня за ступни.
Посреди ночи я все равно садилась в кровати, а спустя несколько минут поднимала свое тело на ноги. Шла, ощупывая руками стену. Перед тем как зайти в туалет, я останавливалась у выхода из комнаты и смотрела на серую фанеру, за которой был коридор.
Мои щиколотки чувствовали ледяной воздух, которым тянуло из-под двери. Каждую ночь я подолгу так стояла. Мне казалось, что я слышу долгий вдох всех семнадцати коридоров.
Настя-два сказала, что ее шансы получить зачет повысятся, если она напьется накануне, — эту закономерность она открыла еще в школе. По словам Насти-два, она напивалась перед каждым ЕГЭ и благодаря этому поступила на бюджет. В последнюю неделю перед зачетами я несколько раз слышала ту же теорию от разных людей.
К середине декабря пить начали все.
Вечерами по длинным коридорам скакали веселые звуки и не глохли, как бывало раньше, потому что вечеринки происходили почти за каждой дверью. Охранники посуровели: не здоровались на входе, не стреляли сигаретку. Они должны были проверять особо шумные сборища и изымать алкоголь. Но проходить в комнаты и трогать вещи им запрещалось. Поэтому всю ночь охранники перетаскивали свои тела и формы от двери к двери и ничего не находили. Бутылки и другая запрещенка всегда стояли в слепых зонах. Высокий сезон, нам некогда, сказал охранник, которого я спросила, почему у котов нет воды.
Меня все время звали повеселиться. В комнате Саши я перезнакомилась с половиной общежития. Многих ее гостей встречала потом в курилке. В обычные недели я разок куда-нибудь ходила, но перед зачетами отказывала всем. К тому же половину времени я проводила с Верой, а другую — под надзором Любы, которая следила за моим усердием в учебе. Ее напоминания прочитать или повторить что-нибудь слегка раздражали, но я не говорила ей об этом. Я знала, что через эту заботу Люба выражает привязанность.
Но однажды Вера уговорила меня пойти в гости к парню с четвертого курса. Там будут такие взрослые ребята, сказала Вера, я боюсь одна. По ее словам, факультетские парни постарше сами писали ей в соцсетях и предлагали познакомиться. Страница Веры действительно напоминала витрину с блестящими украшениями, а моя была как сельский прилавок. Так что я верила ей и иногда слегка завидовала.
Того четверокурсника звали Никитой. Вера рассказала, что он учится на кафедре бизнес-журналистики и совсем не интересуется поэзией. Она показала мне страницу Никиты. Я поняла, что видела его пару раз на факультете: тогда я отметила, что он красивый и выглядит умным, а еще на него смотрят.
За пару дней до вечеринки я зашла к Саше и спросила про Никиту. Пока Саша доделывала что-то по работе, на ее кровати сидели две девушки с другого этажа и разговаривали между собой. И они, и Саша знали Никиту. У него была только мама, с которой они жили вместе, просто мама все время уезжала по делам бизнеса. И когда Никита оставался за хозяина, он звал к себе в пятикомнатную квартиру друзей, в основном общежитских. Утром Никита кормил гостей пиццей, хлопьями с молоком и дорогим шоколадом. Большинство общежитских недолюбливали Никиту и завидовали ему, но попасть на многолюдную вечеринку, перетекающую в домашнее, теплое утро, хотели все.
Иди, конечно, — сказала Саша.
Она на секунду подняла голову от тяжелого, как сосновый пень, ноутбука. Ее лицо, подсвеченное экранным светом, казалось не просто уставшим, а мертвым.
Я бы и сама пошла, но надо работать, — добавила Саша.
Вера считала, что нужно приходить через час после назначенного времени. Чтобы никто не думал, что ты считала минуты до начала, сказала она. Но и не так, чтобы все уже напились и тебя вообще никто не заметил.
Нам открыл сам Никита и поцеловал в щеку сначала Веру, потом меня. На моей коже остался мазок слюны — я стерла его рукавом, как только Никита ушел, махнув в сторону пуховиковой кучи. Мы перешагивали через ботинки, десятки пар, разбросанных по прихожей, и я чувствовала себя двумерным персонажем из игры на «Денди».
С двух сторон на нас напрыгнули звуки и потянули к себе. Слева вскрикивала гитара, справа дергалась музыка, имитирующая что-то индустриальное, завод или цех. Мы с Верой сразу же разошлись. Гитарист запел, и я узнала его по голосу, это был Виталик из общежития, его любили все, потому что он не просто знал и пел все песни, а прямо-таки выступал, как на концерте, а еще был улыбчивым и скромным, не то что Никита. Я прошла в большую гостиную и увидела Виталика. Вокруг него сидели парни и девушки, все покачивались и подпевали как получится.
Я понимала, что мне очень повезло. Все гости были со старших курсов, в основном общежитские. Большинство из них я видела только в общих курилках и ни разу — на факультете. Старшекурсники не из Москвы всегда работали полный день и ухитрялись в конце концов получить диплом. Здесь не было никого настолько невзрослого, как мы с Верой. Но я не чувствовала радости, мне хотелось уйти.
В то время я приобрела привычку курить каждый раз, когда мне тревожно, неловко или как-то неопределенно. Я немного успокаивалась, когда посасывала фильтр и медленно, так, чтобы прочувствовать горло и легкие, втягивала дым. А еще в курилке всегда с кем-нибудь знакомишься, контакт случается сразу. Я часто цеплялась за кучки курильщиков, чтобы потом вместе с ними вернуться в компанию, и по пути старалась поддерживать разговор. Как будто разговор был хрупким артефактом, который нужно аккуратно внести в комнату и поставить на тумбу, чтобы дальше все шло хорошо.
Я спросила незнакомую девушку, где здесь курят, и она показала на лоджию. Через прозрачные шторы я видела, как в стеклянной коробке пошатываются фигуры с согнутыми локтями и ладонями у рта. Я поспешила туда, пока все не разошлись.
Это был первый раз, когда в мою сторону никто не взглянул. Из музыкальной, радостной гостиной я будто шагнула в угли, посреди которых прыгала печеная картошка. На лоджии спорили, громко и свирепо. Я сразу захотела уйти, но испугалась, что кто-нибудь заметит мое странное поведение. Я встала в угол, закурила и начала вслушиваться в звуки, стреляющие из шести ртов.
Я удивилась, когда поняла, что все шестеро — на одной стороне. Я распознала в их голосах возбуждение и такую сильную радость, что ее было легко спутать с яростью.
Да он вообще не знает свой народ!
А что нужно народу? Самому решать, как жить, вот и все!
И это, Алеша, называется честные выборы и отмена фальсификаций!
К то-то сказал про «другого Алешу», что-то, видимо, шуточное. Все спорящие-не-спорящие засмеялись, я как раз докурила и, не присоединившись к разговору, не успокоившись, зашла обратно в гостиную. Там больше не пели, Виталик куда-то ушел, и большой комок людей, налипших на гитару, теперь разбился на комочки поменьше. Я заметила знакомую девушку из числа тех, кто заходил к Саше и ее соседкам. Привет, Ир, сказала я и села рядом. Ира повернулась ко мне, кивнула и продолжила разговор. Напротив нее были три парня, спокойнее тех, что так и остались кричать на лоджии.
Ну, слушай, сегодня сто тысяч, а завтра миллион…
Так что, думаю, это все не зря по-любому.
Ч то-то я сомневаюсь насчет ста тысяч… вроде бы шестьдесят.
А это мало, что ли? Ты же сама была там?
Была.
Почувствовала?
Ну… да, почувствовала.
Я вытащила телефон из кармана, будто мне кто-то написал, и вышла из комнаты так быстро, чтобы стало ясно: ситуация из телефона — экстренная. Пошла прочь от света и оказалась в коридоре. Его темнота была полупрозрачной, просматривались дверные прямоугольники.
Я толкнула первую дверь и увидела несколько человек, стоявших вокруг большого деревянного стола. Горела только маленькая тусклая лампа. Худая девчонка согнулась над столом и быстро стучала по нему пластиковой картой, будто нарезая что-то. Все остальные молча смотрели. Передо мной возникло тело. Не надо тебе сюда, сказало оно. Кажется, голос был мужским или каким-то средним. Рука мягко нажала мне на верхнюю часть груди, я сделала шаг назад, и дверь закрылась.
Появилось чувство, будто за спиной кто-то стоит. Так бывало, когда я шла к общежитию поздно вечером.
Я услышала частый стук из своей же груди. Пошла к свету и попала в просторную кухню, типа Вериной. Там было человек пятнадцать или больше, и все незнакомые. Где же Вера? В кухне слушали музыку без слов, кажется, она называлась техно, или в тот момент я думала, что оно так должно звучать. Сидели на диване, стульях, подоконнике и полу. Я встала у стены, закрыла глаза и вжала живот так, будто в него влетел кулак. Позвоночник прилип к стене, я проверяла, чтобы плечи давили в стену, чтобы лопатки давили в стену, чтобы поясница давила в стену… Стук в груди стал затихать. Я открыла глаза и увидела пустую табуретку возле стола. Оттащила себя к ней и опустилась. Я не собиралась напиваться, потому что впереди была зачетная неделя, все еще продолжалась моя эффективная жизнь, которую нельзя было прерывать. Так что я решила выпить совсем немного, чтобы только расслабиться. Рядом с моим локтем стоял затроганный стакан с мутными краями и красным пятном на дне. Я налила в него вина до половины и выпила большими глотками. Осмотрелась.
Волшебная все-таки партия. Объединила всех…
Против себя!
Они опять смеялись, но мне уже стало легче. Я решила посидеть в темноте и вернулась в тот же коридор. Там я открыла новую дверь и вошла в спальню, освещенную ржавым уличным фонарем. Задернула шторы и легла на край кровати, которая была размером с кухню в доме моих родителей. Взяла телефон и сощурилась: когда мне было страшно или я уставала, свет пролезал мне прямо в мозг и начинал колоться. Все московские друзья постили фотографии с толпами и флагами, с молодыми красивыми мужчинами на сцене. У железноводских все было как обычно. Я открыла чат с Сережей, он был онлайн.
приветик) слу, а у вас не было митингов?
привет, зая! каких митингов
ну за честные выборы
так прошли вроде выборы
ну да, теперь требуют отменить и провести, типа, честные)
а, блин. у нас все норм, никто такой херней не страдает. и ты не страдай, зая
хорошо
люблю. прости, побежал
давай, целую
Я убрала телефон в карман и закрыла глаза. В голове толкались мысли, мне было от них почти больно. Вдруг я снова услышала гитарную музыку и два голоса, оба были мне знакомы. Я решила вернуться в гостиную. В музыке было легко притаиться, оценить всех поющих и слушающих и выбрать, как себя вести дальше. К тому же мне нравилось, когда пели под гитару, я уже сама знала почти все общежитские песни. Может быть, хоть сейчас начну радоваться вечеринке, подумала я.
В гостиной все было так же, как перед моим курением, только рядом с Виталиком теперь сидела Вера. Было видно, что он смотрит на нее с восхищением. Конечно, он тоже к ней прилип, а как еще. Они пели дуэтом, Вера прикрывала глаза и всегда к месту улыбалась. Хотя звучала плоховато, пела как-то горлом, в нос, даром что пианистка, даже я слышала, что она лажает.
Но Виталик, Вера и гитара смотрелись очень красиво, как пара из кино, мне казалось, что все вокруг ими очарованы. Они слились, спелись, превратились в концертный дуэт, все глядели только на них, парни — в основном на Веру, девушки — в основном на Виталика. Он все играл, играл, хлопал ладонью по телу гитары, продвигался все ближе и ближе к Вере, пока они не соприкоснулись коленями.
Потом все курящие, включая Веру и Виталика, вышли на огромную лоджию. Я курила молча и слушала Верину болтовню, как вдруг одна девчонка- задротка, вроде Маши, только постарше, тоже из общежитских, решила уколоть Веру. Наверное, она заметила, как на нее все смотрят, может быть, позавидовала ее тонким длинным ногам в плотных колготках, которые были как музейные экспонаты в бархате, пшеничным волосам, да чему угодно, Вера вся была магнит для зависти. Задротка спросила, на каком отделении учится Вера, то есть на бюджете или на платном, зная, разумеется, что за Веру платят родители.
На платном!
Так ответила Вера и выпустила изо рта дым прямо в лицо задротке. И тогда сразу стало понятно, что быть на платном — это намного лучше, это значит, что у тебя другая жизнь, другой опыт, все другое. Что ты не из этой бедняцкой пыли, рвущейся на сто частей, лишь бы только пробиться в лучший-вуз-в-стране. Что ты можешь вообще никуда не поступить, потому что и так красива, умна, не пристыжена собственной жизнью, не придавлена нищетой. Ты можешь сколько угодно развивать свои таланты, не думая о том, что надо куда-нибудь пристроиться, пока тебя не выгнали из общаги, можно на малюсенькую зарплату, лишь бы как-то зацепиться в Москве. То, как сказала это Вера, хотя она сказала всего два слова, услышали все, не только я, а я тогда подумала, что и сама хотела бы учиться на платном, не бояться быть отчисленной и выгнанной на доживание.